— Я его боюсь, у него рога в плесени, — пряталась за меня Ия. — Как ты думаешь, сколько ему лет?
— Миллионов тридцать.
— Не преувеличивай.
Услышав голоса, козел останавливался и мутно, непонимающе смотрел на нас. Желтые шорты Ии вводили козла в старческое искушение.
«Он хочет тебя», — предупреждал я Ию.
«Отгони его!» — Ия пряталась за меня или за румяного Сашу.
«Зачем? Лучше подержи козла за бороду. Это приведет его в чувство».
«Я боюсь».
Замечательно быть молодым, сильным, смелым.
Я хлопал дверцей газика, отпугивал доисторического козла и вел Ию в лавку древностей.
Медлительная, на редкость длинноногая алтайка с роскошными раскосыми глазами поднималась из-за стойки. Ее не интересовали наши покупательные способности, ее интересовали мы. Ее интересовала смеющаяся Ия в желтых шортах и в маечке, ее голубые, даже синие вдруг глаза, ее интересовал румяный Саша в армейской гимнастерке и в закатанных до колен джинсах, ее, наконец, интересовал я, высокий человек в яркой рубашке, расстегнутой до пояса. «Тухтур-бухтур!» — бормотал шофер Саша, исследуя очередную искалеченную неизвестной катастрофой вещь, но алтайка его не слышала. Мы были для нее людьми из совсем другого мира. Мы врывались в ее пыльный тихий мирок из знойного марева, из подрагивающего воздуха степей, мы выглядели совсем не так, как она, мы говорили совсем не так, как она, и походка у нас была другая. Глазами медлительной длинноногой алтайки на нас взирала сама вечность. Это Юренев мог посмеиваться: «Вечность? Оставьте! Ваша красавица просидит в своей лавке до первого приличного ревизора. С ним она и сбежит. Вот и вся вечность».
Провидец.
Я подходил к стойке, не замечая металлических заржавевших корыт, измятых, разрушенных велосипедов.
Моей целью, целью всех наших нашествий на Кош-Агач был чудный штопор — огромный, покрытый ржавчиной, насаженный на такую же огромную неструганную рукоятку. Я не знал, что, собственно, можно было открывать таким штопором, существуют ли бутылки с такими нестандартными горлышками? — но иена штопора приводила меня в трепет.
0, 1 коп!
Я вынимал из кармана копейку, небрежно бросал ее на пыльную стойку и, указывая на штопор, требовал:
— На все!
Алтайка медленно пожимала красивым круглым плечом. Она, несомненно, сочувствовала мне. Я был из другого мира, я многого не понимал. Штопор один, объясняла алтайка сочувственно. Других таких нет. И копейка одна. А цена штопора — 0, 1 коп. У нее, у алтайки, нет сдачи. Будь у нее другие штопоры, она выдала бы мне сразу десять штук, но штопор всего один. Она не может продать штопор, у нее нет сдачи.
— Давайте без сдачи, — барски заявлял я.
Алтайка сочувственно улыбалась. Она так не может. Это противоречит советским законам. Она работает в лавке пятый год. Она еще ни разу не нарушала советские законы.
— Вот пятьдесят рублей, — я бросал бумажку на стойку. — Мы возьмем телевизор, брезентовый цветок и штопор. — Я проникновенно понижал голос: — Остальное вам на цветы. Личный подарок.
Алтайка медлительно подсчитывала: неработающий телевизор — 30 руб, нелепый брезентовый цветок — 1 руб, штопор с неструганной рукоятью — 0, 1 коп. Всего получалось тридцать один рубль ноль десятых копейки, цветов здесь негде купить, она никогда не принимает подарки от незнакомых мужчин. К тому же это запрещено законом.
На меня смотрела сама вечность. Вечность медлительно разводила руками: у нее нет сдачи.
Думаю, наш торг впечатлял больше, чем внезапное появление НЛО или взрыв плазмоида.
— Не надо сдачи, — проникновенно убеждал я алтайку. — Мы хорошо зарабатываем, нам не надо сдачи. Понимаете? Совсем не надо!
Она не может. Она работает в лавке пять лет, ее пока что никто не упрекал в нечестности. Если вещь стоит 0, 1 коп, она может продать эту вещь только по обозначенной прейскурантом иене.
— Где я возьму вам одну десятую копейки? — не выдерживал я.
Алтайка медлительно пожимала плечами. У нее были круглые красивые плечи, я невольно завидовал будущему приличному ревизору. Она не знает, где мне взять монетку достоинством в 0, 1 коп. Но закон есть закон. И медлительно советовала: может, вы обратитесь в банк? Ближайший банк находится в Горно-Алтайске. А если и в банке не найдется таких монеток, медлительно советовала алтайка, тогда, наверное, надо ждать.
— Чего?
— Может, снова поднимут цены.
Я шалел:
— Цены? На это?
И обводил рукой умирающие пыльные вещи.
Алтайка сочувствовала мне:
— На это.
— Ладно, — говорил я, пытаясь успокоиться, чувствуя на себе смеющийся взгляд Ии. — Дайте мне тряпку, я сам смахну пыль со стойки. Хотите, мы запаяем вам дырявые тазы? Хотите, мы починим вам телевизор? Согласитесь, такая работа стоит 0, 1 коп!
Алтайка медлительно кивала. Конечно. Такая работа стоит больше, чем 0, 1 коп. Такая работа стоит гораздо больше, но у нее нет права найма, она не может заключить с нами трудовой договор.
— Хорошо, — соглашался я. — Давайте сделаем так. Мы возьмем у вас велосипед, телевизор, холодильник, мы возьмем даже ваш нелепый, ужасный брезентовый цветок, а вам взамен подарим ящик свиной тушенки. Мы возьмем все, что вы нам предложите, но только вместе со штопором. А с вами рассчитаемся тушенкой. Прямая выгода, — утверждал я. — Всем выгода. Вам, мне, государству.
— Как можно? — медленно покачивала головой алтайка.
— Хорошо, — предлагал я уже в отчаянии. — Пусть это все сгорит. Пусть случится самый обыкновенный пожар. Они всегда тут случаются. Мы оплатим все убытки, только отдайте нам этот штопор. В конце концов, он и вправду может сгореть, — злился я. — Его и украсть могут!
— Как можно? — осуждающе покачивала головой алтайка. Закон есть закон. Жить следует по закону. Она уже пять лет работает в лавке, она еще ни разу не нарушала законы.
ЦВЕТНАЯ МЫСЛЬ: УВИДЕТЬ КОШ-АГАЧ И УМЕРЕТЬ. ТАМ ВСЕ КЛОНИЛО К ПОКОЮ. ТАМ ВСЕ БЫЛО ЗАРАНЕЕ ПРЕДРЕШЕНО. ТАМ И СЕЙЧАС, НАВЕРНОЕ, ШТОПОР ЛЕЖИТ НА СТОЙКЕ.
Бабилон.
Торг, как всегда, кончался ничем.
Мы выходили на пыльное крылечко.
В эмалированном тазу, продравшись сквозь сухую землю, бледно и вызывающе цвел кустик картофеля. Забившись в тень, дремал беззубый плешивый пес, тоже, наверное, перенесший неведомую катастрофу. Увидев Ию, из-за печальных построек медлительно появлялся козел.
— Я боюсь, — пугалась Ия. — У него рога заплесневели.
— Тухтур-бухтур! — весело ругался румяный Саша, лез в газик, жал на стартер.
— Твое задание невыполнимо, — пенял я Юреневу в лагере.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
